«Я ж офіцер, я хочу бути корисним»: спогади родини загиблого добровольця Віктора Єщенка (рос.)

Цей болісний і пронизливий текст належить авторству пані Віки Ясінської та вперше опублікований виданням «Цензор». Ми подаємо його без жодних змін, мовою оригіналу: коли йдеться про емоції людей, яким довіку судилося жити із болем втрати, знаєте, тут якось не до мовних суперечок. 

Семилетняя Вика Ещенко живет в двухкомнатной квартире в Киеве с мамой Аленой, сестрой Настей и двоюродной бабушкой – тетей ее отца Вити. Летом 2014 года Викин отец, полковник МВД, старший инспектор батальона патрульной службы милиции особого назначения “Миротворец” Виктор Ещенко погиб под Иловайском.

О том, каким мужем и папой был Виктор, и как вот уже более трех лет семье живется без него, я расспросила его родных, будучи у них гостях.

ВИКА

— Папа был лысый с усами, худенький, разговорчивый такой, как я. Я и лицом на него похожа – глаза, нос. Мы с ним болтали много и секреты у нас были, их нельзя рассказывать. А еще был очень добрый. Я его очень хорошо помню, даже голос.

Когда мне было три года, мы ходили гулять в парк и папа всегда приносил угощения от зайчика. Мы с ним фильмы, мультики смотрели, часто вместе с мамой, а потом обсуждали. А еще он говорил, что если у планшета 30% батареи, то нужно ставить на зарядку. Я сейчас так и делаю. Папин планшет теперь мой и его ложка тоже.

Маму он называл Лёлик, а меня Любушка–Голубушка. Папуля, когда утром на работу уходил, я как раз просыпалась – и он мне всегда говорил: “Потягуси-потягуси потянулись наши гуси”. Он в полиции работал, и я его больше всего в форме помню. А еще у него были две полосатые бело-синие майки (тельняшки, – ред.), я их часто надевала и они по полу тянулись, а папа с мамой смеялись. Он всегда был веселым и никогда меня не наказывал.

Как уезжал на войну – я не помню. Мы общались с его другом, он с папулей там тоже был, но он вернулся, а папа еще на три дня остался – и на третий день он умер. Что случилось – я не знаю, но дядя Сережа, говорит, что папа погиб за Украину. Я понимаю, что папа уехал, потому что хотел, чтоб Украина была лучше, а погиб, чтоб было мирно.

Последние подарки от него – это зонтик и докторский набор. А вообще, я по всему скучаю, что с папой  связано. Мне бы хотелось сейчас поговорить с папулей. Мама рассказывала, что его душа летает, смотрит за мной и во всем помогает.

АЛЕНА

Мы с Витей, наверное, лет 11 назад познакомились. Отношения развивались постепенно, все больше узнавали друг о друге, присматривались. В связи со службой он вынужден был переехать в Полтаву. Я сначала ездила к нему, потом туда тоже переехала, а через какое-то время мы снова в Киев вернулись. На тот момент Виктор работал в Главном Управлении по борьбе с организованной преступностью МВД Украины. Свою работу он очень любил. Был классным аналитиком. А вообще, мой муж был честным и порядочным человеком. Хотя некоторые ему говорили, что ты не умеешь жить, мол, на его должности можно было не одну квартиру уже иметь. Ведь мы жили и до сих пор живем вместе с его тетей. А он всегда говорил, что хочет спать спокойно и чтоб его семья тоже спала спокойно. Вообще, он был очень многогранным: постоянно какие-то новые программы изучал, которые были связаны с его работой, много читал. Очень увлекался Второй Мировой войной. Собирал разные артефакты, связанные с ней. И всегда говорил, что хотел бы поучаствовать в войне, ведь он настоящий офицер.

В 2009 году мы поженились, а в 2010 году в звании полковника МВД он ушел на пенсию. Работал в службе охраны в банке, а перед АТО Витя устроился в одну корпорацию тоже в службу безопасности – и помню, как пришел домой, довольный такой, что его взяли. Рассказал, что во время собеседования работодатели были очень удивлены, что он, человек в возрасте, а справился с заданиями не хуже молодых.

Когда я родила Викуську, муж ходил на работу, я в декрете была, но всегда поражалась: придет с работы – и не отдыхать идет, а говорит мне: “Все, быстро одевай малую, я пойду гулять!”, – а через 20 минут звонит, что Ален, выходи, нам без тебя скучно, мы ведь семья! И вот так мы почти всегда вместе гуляли.

У Вити от первого брака – две девочки: Юля и Наташа, Юле 28, а Наташе 24, и у меня дочь Настя, ей 19 лет. Но ему удалось нас всех сдружить – мы часто вместе время проводили, девчонки к нам приезжали. Витя любил готовить и вечно что-то в интернете выискивал новое. Мы до сих пор по его рецепту блинчики делаем, и я, и девчонки. А еще он все время нас куда-то возил: в разные музеи, парки. И мы никогда не нуждались в гидах: он сам все изучал и проводил нам экскурсии.

Когда начался Майдан, я с Витей только один раз туда ездила, так как сидела с Викой дома, а он часто там бывал и старших дочерей иногда брал с собой. А потом, когда на востоке развернулись события, у него несколько раз проскакивало, что я тоже запишусь в добровольцы. А я ему все, что Витя, ну куда ты пойдешь со своим давлением. Но он, ничего нам не сказав, записался в батальон “Миротворец”, прошел медкомиссию. А на работе договорился, что его заберут назад, после того как вернется из зоны АТО. И когда он сообщил мне, что идет добровольцем, у меня была истерика. Но Витя мог убедить взглядом, интонацией голоса, не ругаясь. И вот тогда сначала он молчал, слушал, а потом говорит, что Алена, понимаешь, ведь я офицер и я хочу быть полезным. После его слов у меня не оставалось никаких аргументов. А вообще, наверное, у него какое-то предчувствие было. Я общаюсь со многими женами, мамами погибших ребят – и у каждого в жизни были какие-то знаки. Я когда Викочку родила, время от времени Витя говорил мне, что переживает, что дочку не успеет на ноги поставить. Я его подбадривала, что руки-ноги у нас есть, заработаем – поставим, вырастим, выучим. А еще за полгода до его гибели, когда он утром собирался на работу, Вика проснулась и начала рыдать. Оказалось, ей приснилось, что папа в окно выпал. И уже потом, после всего, я вспомнила этот случай – и поняла, к чему это.

В батальон Виктор записался вместе с другом Сергеем, а на фронт они уехали в июле. Сначала поехали в Славянск, потом была Попасная – это мне потом уже его сослуживцы рассказывали. А Витя все время твердил только одно, что все хорошо – у нас же третья линия обороны. Звонил мне почти каждый день, а вот где-то за неделю перед иловайским котлом, позвонил и очень быстро сообщил, что у него все нормально, а потом попросил меня, чтоб я в интернете посмотрела, что там по Иловайску пишут. Вот тогда я поняла, что что-то тут не то. Сообщать такого рода новости он просил несколько дней подряд – было ясно, что они тоже где-то там.

Тогда часть их батальона вернулись обратно, а оставшихся направили в Иловайск. Накануне случившегося мы с Викой как раз в больницу попали. Он звонил – переживал. 28 августа мы поговорили с Витей, как оказалось, последний раз. Сказал, мне, что Алена, не переживай, у меня все нормально, правда, так твоего борща хочется. Потом со слов вернувшихся ребят я узнала, что когда он звонил, они уже были пятеро суток без еды. А 29 августа он погиб. Накануне я проснулась ночью – и внутри так все сжалось, просто до рвоты и тошноты. Это было какое-то предчувствие что ли, я просто задыхалась. Уже когда мы его искали, я думала о том, что у Вити всегда все до мелочей было продумано, взвешено – верила, что он где-то в подсолнухах или посадках прячется. Он не мог не выйти!

Когда после 29 числа от Вити не было ни слуху, ни духу, несмотря на то, что у нас был уговор, что звонит только он, я набралась наглости и пробовала с ним связаться, но безрезультатно. Вместе с дочками, его и моими, мы сильно переживали, чувствуя, что что-то случилось. И это неведение просто сводило с ума. Тогда мы решили, что надо что-то предпринимать. Девочки приехали ко мне. Наташа была с Викуськой, а мы с Юлей обзванивали всех, кого могли: и с Минобороны связывались, и со штабом Семенченко, и в МВД города Киева, и МВД Киевской области, тоже самое и на следующий день. Мы безостановочно продолжали искать Витю в течение шести суток, пока кто-то из днепровских ребят, не помню название батальона, перезвонили мне и сказали, что искали своих погибших и видели в одном из днепровских моргов тело, которое по данным сводки подходит. Оно не опознано, потому что практически без головы. Но что интересно, потом уже выяснилось, что при нем были и документы, и телефон, почему нам сразу никто не сообщил – неясно. Я сказала, что поеду туда, в Днепр. Решили, что Юля, старшая дочка, поедет со мной.

Мы никому не сообщали из родственников, ни его родителям, ни моим, где он. Зашифровались. Он все говорил, вот когда вернусь – расскажем, что был в зоне АТО. Что Витя воюет, знали только его дочки, моя старшая Настя и его двоюродная тетя, у которой мы живем. И тут, когда мы собирались, позвонила моя мама, и спрашивает, все ли у нас в порядке. А я ей говорю, что мама, нет, не в порядке, у меня, наверное, горе. И она, узнав обо всем, сразу выехала к нам. Родители у меня живут в Старобельске (Город районного значения в Луганской области, не оккупирован, – ред.)

Когда мы приехали в Днепр, нас там встретили, наверное, это были волонтеры. Я благодарна и им, и ребятам из УБОЗА: заселили в гостиницу, возили куда нужно и так далее. Сначала, мы отправились в райотдел к следователю, а оттуда поехали в морг. А там мне сказали, что тело не покажем, будете опознавать только по фото.

Я спросила, почему тело нельзя посмотреть, а работники морга ответили, что я вам буду сейчас рыться, его вытаскивать, они у меня один на одном лежат. И когда мы с Юлей смотрели фотографии, пока они листали и искали Витю, я такого никогда не видела – это огромное количество наших ребят, трупов, без кожи, обгоревших. Фильмы ужасов и рядом не стояли – это очень жутко. А когда нам показали фото с телом Вити, у меня начались заскоки. Я глянула, а там крестик, нижнее белье – и я понимала, что это он. Но все равно, у меня была надежда, что я ошибаюсь. Спрашивают: “Он?” – отвечаю, что да, а потом, что нет, я не могу по фото, мне надо посмотреть тело, ведь это мои родные руки, ноги – я их всегда узнаю. А если вы мне кого-то другого дадите – и я похороню не его? Зная, что я поехала в Днепр на опознание звонили из Главного Управления МВД Киевской области, и чуть ли не каждый час спрашивали: “Ну що, Олена Василівна, Ви впізнали? А я им: “Ні, я ще нічого не підписувала.” И когда по зубам все сошлось, опять понимаю, что это Витя, но когда мне сказали, что рост 1,80, а он был значительно ниже – снова ступор. В первый день в 9 утра мы как начали смотреть фото, так в 8 вечера нас отвезли в гостиницу. Я все же понимала, что должна увидеть тело.

На следующий день снова приехали в морг, патологоанатом сказал, ну, что хотели смотреть – вот вам, пожалуйста, и вынесли тело Вити, естественно, в полиэтиленовом пакете. Потому что все случилось 29 числа, а вывезли его оттуда 2 сентября. То есть 4 дня он пролежал на солнце. Когда развернули, по нему были трупные пятна, но все равно я его узнала. Там где была часть головы, конечно, разложение пошло больше, но все равно – это был мой Витя.

После опознания, его закрыли в цинковом гробу, а чтоб везти тело в Киев, нам дали машину от МВД. Дома тоже ребята из управления очень помогли и все организовали: оформили тело в морг на Оранжерейной, чтоб было время подготовиться к похоронам – и 8 сентября 2014 года мы похоронили Витю на Лукьяновском кладбище.

Прошло три года, а мне не верится, что его столько уже нет. Я всегда в нем ценила, что он не бросал слова на ветер, если пообещал, то выполнит или не обещает того, что не готов сделать. Он был человеком слова. А еще он был таким теплым и надежным. С ним можно было просто посидеть и помолчать – и было ощущение уюта. Он просыпался утром, делал кофе и приносил его в постель, и я просыпалась от кофейного аромата. Моя мама говорит мне, что Алена, ты ведь еще молодая, а я ей, что, мам, ты понимаешь, я знала, что этот человек меня любит и я его люблю. Где я такого найду?

Мне многому пришлось научиться: теперь я и папа, я и мама в одном лице. У меня появился внутри какой-то такой стержень, которого раньше не было. Я и сестре говорю своей, и дочери старшей, что у меня такое впечатление, что я женщина и мужчина в одном обличии. Ясно, что через какое-то время столкнулась с той рабой дома, которую всегда делал муж – то розетки погорели, то колонка газовая поломалась. Я как-то лезла в кладовку за чем-то в шкаф, а у Вити там лежал большой деревянный чемодан с инструментами, и  помню, открыла его, а оттуда все на меня высыпалось. Что-то тяжелое стукнуло по голове. Я рыдать начала, и так горько мне было тогда, что приговаривала: “Витя, Витя, что же ты наделал, видишь, как мне теперь без тебя?”

Я иногда говорю своей старшей дочке, Насте, что понимаешь, мне кажется, я схожу с ума. Но дети, и работа вытаскивают из таких состояний. Раньше, я работала в банке, а сейчас – в проектно-конструкторской фирме. Вика учится в школе с углубленными иностранными языками. Где-то через месяц или два после похорон я ей сказала, что папа умер. Потому что она все равно видела, что я зареванная, да и спрашивала про него постоянно, но она знает, что Витя – наш ангел-хранитель и он все равно с нами рядом. Витя Вику называл Любушка-Голубушка и все старался ей побольше времени уделять. Вот она до сих пор верит в зайца, который ей подарки в парке передавал, а это Витя такую игру придумал для нее, что в кустах заяц сидит, шел туда якобы проверять, а сам бежал в магазин и что-то ей покупал.

Я очень хорошо помню первый Новый год без Вити, с 14 на 15 год, Вике было 4 годика. Тогда коллектив преподавателей одной из гимназий Соломенского района поздравляли деток с праздником  – и я помню дочкины глаза, когда зашел в квартиру Дед Мороз и Снегурка, а когда они ушли она мне сказала: “Мама, а ведь действительно бывают чудеса – я знаю, этого деда Мороза мне прислал папа.”

У меня была добрая, светлая семья, … а сейчас… а сейчас я понимаю, что разучилась улыбаться, радоваться. Но у меня есть дети, ведь именно они дают мне силы не сдаваться и не отчаиваться. Мне очень его не хватает. Витя для меня по-прежнему идеал. Я горжусь своим мужем и своим девчонкам постоянно говорю, что папа Наш Герой.

PS: Полковник МВД Виктор Ещенко награжден орденом “За мужество” III степени (посмертно).